Есть в Центральной России Приокско-Террасный заповедник, с началом весны, или чуть позже он по выходным дням просто забит людьми. Дело в том, что расположен он недалеко о Москвы, поэтому и едут туда люди. Однако, помимо мужиков с мангалами и пивом, среди приезжающих не так уж и много родителей с детьми, и это не радует, честное слово.Ребёнок, чаще других бывающий на природе, наблюдающий жизнь в её естественных условиях, вырастает не грубым потребителем благ, а тонким ценителем всего живого. он иначе, чем его сверстники, относится даже к чужим людям, а к родителям и подавно.
Сейчас начались весенние каникулы у школьников, они свободны от школы, сажайте их в машину и поезжайте хотя бы в Серпуховский район, а можно и дальше, не томите своего ребёнка в городской квартире.
Пусть он будет крепким человеком, но чувствующим живое, как этот мальчик:
Дикий утёнок
Мы жили у самого озера. За озером, на юг, простиралась абсолютно безлесая равнина. Было даже видно в ясную погоду, расположенную в семи километрах, Михайловку.
Севернее деревни начинался, сначала берёзовый, а потом сосновый, лес.
Каждую весну с юга прилетали утки и гнездились за деревней, в низинах, заполненных талой водой. Свои гнёзда они устраивали в развилках краснотала и ив, до половины скрытых этой водой.
Ни лиса, ни собака, ни человек, не могли добраться до гнезда, а потому, практически, из всех яиц появлялись малюсенькие, пищащие комочки.
Время шло, утята подрастали, могли уже плавать и ходить, впадины, где гнездились утки, просыхали. Оставаться там и дальше было опасно.
И вот, в один прекрасный день, мама-утка вела своих утят на большое озеро, туда, где всегда можно было прокормиться, и где их уже, кроме охотников с ружьями, никто не тронет.
Утки всегда шли к озеру через деревню, другого пути у них, просто, не было.
Почему-то всегда – днём, а может, и ночью шли, но я не видел. Спал.
Впереди идёт мама, за ней – утята. Зрелище, надо сказать, комичное.
Утка идёт, переваливаясь, а за ней семь, или девять утят, которые спотыкаются, падают, иногда переворачиваются, но идут. Не идут даже, а бегут.
Когда проходила утка с утятами, я не видел, рано утром, наверное, но когда я встал и вышел на улицу, услышал: «Пи-пи-пи, пи-пи-пи…»
Утёнок бегал по траве туда-сюда и пищал, на его писк никто не отзывался.
Я поймал его и принёс домой.
- У нас же утки есть, положим его в гнездо, может, утка примет его, - сказал отец.
Так и сделали. Утка приняла, спрятала утёнка под своё крыло, грела его и оберегала.
Через два-три дня появились на свет её, родные, первые, утята. Дикарь рос вместе с ними, и сама утка, и её утята, относились к нему, как к своему, родному.
Тянулся октябрь. Северные и северо-западные ветра дули постоянно, принося с собой сырость и холод. Уже и снег выпадал, но полежав два дня, растаял, добавив грязи на дорогах, деревенских улицах, и в домах.
- Сынок! Пригони с озера уток.
По тропинке, которая шла вдоль нашего огорода, я спустился к берегу озера. Метрах в десяти от берега плавали наши утки. Время от времени утки опускали свои головы в воду, что-то выискивая там съедобное для себя. Найдя, утка принимала положение «вниз головой», над водой было видно только её тело с торчащим кверху хвостом и перебирающими воздух лапами.
В стае наших, домашних, уток своими маленькими размерами и чернотой тела, выделялся нырок, проживший у нас всё лето.
Дальше от берега, уже там, где начиналась рябь, были видны штук шесть диких уток. Они тоже, как и домашние, паслись не неглубокой воде.
Только делали они это несколько иначе, чем домашние утки.
Нырнув в воду, они проплывали приличное расстояние, а вынырнув, поднимали головы вверх, заглатывая пойманных под водой рачков, или совсем мелких карасиков.
- У-у-у-ти, у-у-ти, ути, - позвал я.
Стая, зная мой голос, с криком кинулась к берегу.
Нырок в это время находился под водой.
Совершенно не осознавая, зачем это делаю, я взял из-под ног горсть тяжёлого, мокрого, песка и кинул его в сторону вынырнувшего дикаря.
Он нырнул, спасаясь от летящего в его сторону песка, а вынырнул уже около своих сородичей.
Поозирался, потом кинулся догонять тех, с кем вырос.
Новая горсть песка преградила ему путь, и нырок снова ушёл под воду.
Я бросал песок, кричал что-то бессвязанное до тех пор, пока дикарь окончательно не влился в стаю диких уток.
А когда они взлетели, выросший в неволе нырок, устремился за ними.
Они улетели туда, где я видеть их уже не мог. В той стороне, на Юге был Казахстан, там было теплее, там была жизнь.
За домом, там, где лежали дрова, мать рубила уток. Головы складывала в эмалированный таз, а тела уток горой лежали рядом.
Я сидел, навалившись спиной на поленницу, здесь ветра не было. Я молчал.
- Отнеси тазик в дом, с утками закончу, обедать будем.
Занесённый на кухню таз с головами я бросил к топящейся печке так, что эмаль голубыми брызгами полетела в разные стороны.
Пробежав мимо ещё работавшей матери, я поднялся на сарай, где было сложено сено. Зарывшись спиной в сено, заплакал. Но согревшись, успокоился и пошёл в дом.
.
Journal information